Пути и механизмы борьбы с бедностью в России
Фрагмент диссертации Марата Байгереева на соискание учёной степени кандидата экономических наук «Проблема бедности в Российской Федерации: механизмы и пути решения на федеральном уровне» (Специальность: 08.00.07 — Экономика труда). Диссертация была написана в 1998-2003 гг. в период работы автора в Минтруде России на должности начальника отдела политики доходов населения.
Программа социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003-2005 годы)[1] направлена на обеспечение устойчивого повышения уровня жизни населения и высоких темпов экономического роста, снижение социального неравенства, дальнейшее утверждение экономической и политической роли страны в мировом сообществе. Собственно, тезис о повышении уровня жизни через «рост экономики», разумеется, не является новацией очередной правительственной стратегии, поскольку давно довольно бесполезно кочует из программы в программу. Но обратим внимание на то, что средством достижения целей новой Программы является не абстрактный рост как таковой, а «формирование модели российской экономики, обладающей долгосрочным потенциалом динамичного роста»[2].
Главный перелом, наблюдаемый в парадигме государственного регулирования экономики и вселяющий определённый оптимизм – это, на наш взгляд, радикальный поворот относительно позиционирования феномена бедности в контексте всей экономики в целом, а не только в её неопределенной, искусственно изолированной, а от того концептуально и практически бесполезной «социальной» части. Вопросы занятости, доходов и уровня жизни перестают быть традиционной сферой абстрактной «социальной политики и социальной защиты» как неизбежного расходного «балласта» национальной экономики. Бедность постепенно воспринимается как фактор, ограничивающий экономический рост. И это становится совершенно очевидно, если рассматривать феномен бедности через призму экономики труда, что было сделано в предыдущей главе.
Итак, по мнению Правительства РФ, «по мере решения первоочередных задач выявились ограничения для экономического роста и повышения конкурентоспособности экономики, что требует смещения акцентов в проводимой политике при сохранении общего направления преобразований».[3] Новая экономическая программа, в отличие от предыдущих, нацелена не на «ускорение» или «улучшение» заданных (весьма неутешительных) количественных параметров, а на качественное изменение самой макроэкономической политики, поскольку прежняя модель роста, за счёт которой было достигнуто относительное экономическое благополучие и улучшение показателей благосостояния, признана неустойчивой и уже не устраивает амбициозные стратегические планы такого государства как Россия.
Любые изменения в макроэкономической стратегии оказывают непосредственное влияние на три, на наш взгляд, важнейших социальных параметра – занятость, доходы и платежеспособный спрос населения, по отношению к которым другие социальные процессы являются вторичными, производными.
Для начала рассмотрим какой эффект произвели на поведение домашних хозяйств приведённые в начале предыдущей главы примеры трансформации экономики и социально-трудовых отношений, и постараемся понять рациональную реакцию российского населения сквозь призму «эффекта дохода», возникающего от резкого падения уровня жизни и изменения спроса на труд. Сложность задачи состоит в адекватной интерпретации мотивов поведения российских домохозяйств, так как именно в интерпретации мотивов и стимулов генерации экономического роста расходятся два основных на сегодняшний день лагеря экономистов – неоклассики (монетаристы) и кейнсианцы.
Как изменить экономическую мотивацию российских домохозяйств, какие институциональные преобразования необходимо провести и каковы контуры трансформации «экономики бедности» в «экономику благосостояния»? — вот основной вопрос борьбы с бедностью в нашей стране.
Далее, на основе анализа трансформационных механизмов социальной защиты, раскрытых в предыдущей главе, будет проведен синтез «выпадающих» факторов социально-экономической политики (в первую очередь политики доходов и занятости), способные детерминировать деловую активность экономических субъектов, активизировать платежеспособный спрос российских домохозяйств и обеспечить предпосылки устойчивого экономического роста. И в заключении будут предложены институциональные механизмы, способные изменить ситуацию с уровнем жизни населения с выработкой конкретных мер на федеральном уровне по сокращению масштабов бедности Российской Федерации.
Использование эффекта дохода на рынке труда и в социальной защите населения
По мере уменьшения уровня дохода, домохозяйство потребляет меньшее количество товаров, но меньшее количество времени, затраченное на потребление, оно, при рациональном экономическом поведении, стремится восполнить большим количеством работы трудоспособных членов. Таким образом, с падением дохода у домохозяйств неизбежно появляется избыточный резерв времени, который надо куда-то девать, «благодаря эффекту дохода снижение реальной заработной платы увеличивает предложение труда»[4], т.е. семья ищет и находит сферу приложения «излишнего» времени, если не на «открытом» рынке, то в форме дополнительной занятости: вторичной или скрытой на латентном рынке труда, либо в нерыночном секторе занятости – в натуральном, нетоварном производстве (ЛПХ, заготовки и т.п.), направленном на личное, внутрисемейное потребление.
Вопрос разумной политики в том, чтобы правильно определить где домохозяйство найдет сферу приложения своего невольно «освободившегося» трудового потенциала и создать максимальные условия для направления активности в полезное русло с тем, чтобы этот потенциал был реализован с максимальной экономической эффективностью, а не выплеснулся, например, в форме протестного поведения. Последнего в России не произошло, по крайней мере, в катастрофических масштабах (потери времени из-за забастовок были пиковыми, причём в виде резкого всплеска в 1996-1997 гг., когда задолженность была максимальной, далее этот показатель резко падает). Однако и об экономически эффективных формах (с точки зрения макроэкономических показателей) дополнительной занятости российских домохозяйств говорить пока не приходится. Рассмотрим этот эффект подробнее, поскольку с ним интереснейшим образом связан феномен российской бедности.
Как было проиллюстрировано в предыдущей главе, реакция официального фиксируемого (т.е. регистрируемого статистикой) рынка труда на падение масштабов «официального» производства, несмотря на неожиданный с точки зрения классической экономики труда поворот, оказалась совершенно логичной. Снижение спроса на рабочую силу в депрессивных секторах экономики отразилось не столько в виде высвобождения «лишних» занятых, сколько в виде резкого сокращения их реальных «официальных» доходов. С другой стороны, куда делся «избыточный» резерв рабочего времени, если он не был «зарегистрирован» в форме безработицы и не «прошёл» через государственные службы занятости? Иными словами, что же произошло с предложением труда, точнее той его существенной, как мы уже убедились на фактах, частью, которая не была сбалансирована адекватным «равновесным» спросом, несмотря на снижение реальной заработной платы и её задержки в депрессивных секторах формальной экономики?
Во-первых, в годы реформ, как мы видели, происходило ускоренное развитие секторов рыночной инфраструктуры (оптовая и розничная торговля, реклама, банковское дело, страхование, транспорт, связь и т.д.), которое во многом «абсорбировало» высвободившуюся рабочую силу в результате классического межотраслевого и межсекторального перераспределения экономических ресурсов. Но здесь сразу же бросается в глаза неадекватность такого перераспределения. Официальные данные не показывают в должной мере степень перегруппировки трудовой активности российских домохозяйств.
Совершенно логично, что во время становления товарно-денежных отношений «на рынке труда произошла достаточно активная реаллокация ресурсов в соответствии с изменившейся структурой спроса: речь идёт о перераспределении труда из отраслей, производящих товары, в сферу услуг. В частности, с 1990 по 1999 г. численность занятых в отраслях, производящих товары, сократилась на 33%, а численность занятых в производстве услуг выросла на 7%»[5]. Обратим ещё раз внимание на несопоставимость (большую разницу) цифр прироста в «точках подъёма» и сокращения в «точках спада». Что не укладывается в классические теории занятости и что создаёт специфику российской экономики, так это общепризнанное явление вторичной и «неорганизованной» занятости, а также скрытые от непосредственного статистического наблюдения масштабы неформальной экономики, эффект которых заставляет статистиков регулярно уточнять и ретроспективно (по некоторым показателям ежегодно и даже чаще!) пересчитывать целый ряд важнейших официальных макроэкономических показателей социально-экономического развития страны (денежные доходы населения, оплата труда, объём промышленной продукции, оборот розничной торговли, платные услуги населению и др.). «По-прежнему остаётся проблемой оценка реальных масштабов такого явления на рынке труда, как вторичная занятость. Во-первых, отсутствие количественных показателей этого явления искажает картину реальной занятости населения. Во-вторых, большие объёмы неучтённой вторичной занятости означает существование и неучтённого спроса на рабочую силу»[6].
В предыдущей главе, на основе анализа российской бедности в контексте экономики труда, выдвинут тезис о фактическом финансировании реформ российскими домохозяйствами путём прямого кредитования работодателей (бизнеса) по факту наращивания кредиторской задолженности предприятий по оплате труда, а также путём формирования особой, параллельной официальной экономике и вполне сопоставимой по масштабам с нею, «экономики выживания» — институциональной инфраструктуры бедности.
Специальный анализ макроэкономических особенностей российского рынка труда подтверждает тезис о «реаллокации рабочего времени из сферы наёмного труда в сферу домашнего производства»[7], но исследованию отношения этого явления к феномену бедности как таковой и его связи с агрегированными показателями экономического роста не уделялось должного внимания. Акцент большинства исследователей в лучшем случае смещён в сторону анализа прямых причинно-следственных связей экономического поведения домохозяйств, но сама бедность присутствует в анализе либо как некий эпифеномен социальной неизбежности кризисного положения экономики, либо в лучшем случае как следствие вторичных, распределительных отношений. Результатом такого методологически ошибочного, на наш взгляд, подхода стало определение российской бедности через «объективные» недостатки социальной политики (безадресная социальная защита, недостаток средств на социальную политику и т.п.), а также банальная по своей сути и от того практически бесполезная констатация т.н. «экономической бедности», возникшая в силу «недоплаты» и от того «недопотребления».
Пагубность такого методологически ошибочного, на наш взгляд, подхода приводит к сильному упрощению мер по борьбе с бедностью, которые сводятся к экономически бессильному, символическому и спорадическому повышению минимальной оплаты труда и тарифных ставок, пресловутому и неэффективному «усилению адресности» социальной политики и упованию на некий «объективный» рост экономики, который сам по себе повысит уровень жизни населения. Отсутствие положительного социального эффекта такой политики, её очевидные провалы традиционно списывались за счёт якобы «объективных» трудностей, что подобно некогда распространённому в годы сельского хозяйства позднесоветского периода убыточных колхозов и совхозов обвинению плохой погоды и прочих не менее «объективных» трудностей в недостатке урожая. Проще говоря, с бедностью просили потерпеть пока не «исправится экономика» и появятся дополнительные бюджетные ресурсы.
Между тем, совершенно очевидно, что проблема бедности не в дефиците бюджетных средств на социальную политику, которых всегда будет не хватать при такой политике перераспределительных отношений. Станут ли бедные богаче от получения средств и ресурсов из-вне и «исправится» ли вообще экономика бедности «сама собой» от «объективного» экономического роста, на который все уповают? Вот на наш взгляд правильная постановка вопроса изменения методологического подхода к вопросам борьбы с бедностью в России.
Возвращаясь к теме анализа эффекта дохода, зададимся вопросом, как был использован трудовой и предпринимательский потенциал населения (в каких формах он проявился и на что был направлен мы уже показали в предыдущих главах) с точки зрения его влияния на важнейшие макроэкономические показатели результативности национальной экономики?
Разумной и очевидной реакцией домохозяйств на ухудшение экономической ситуации стало сокращение рыночного потребления, что означало в первую очередь «ориентацию на удовлетворение собственных потребностей при отказе покупок на стороне»[8], т.е. произошло вполне естественное для экономических кризисов сжатие совокупного платежеспособного спроса. Но падение платежеспособного спроса непосредственно отражается на потребительском рынке и на рынке т.н. «необязательных» услуг, который должен был испытать сильнейший кризис. Что произошло на самом деле?
Практически все исследователи отмечают неадекватное кризису сокращение совокупного потребления, акцентируя внимание на рост натурального «производства-потребления»[9], но совершенно не замечая официальный рост некоторых существенных показателей рыночного потребления, и социальный эффект, сопровождающий стихийное становление неорганизованного потребительского рынка товаров и услуг неформальной экономики. Вот, типичный пример: «Несмотря на заметное сокращение средней реальной заработной платы, общий объем реального потребления сократился всего на 19%. Понятно, что общее падение потребления сдерживалось благодаря потреблению в натуре: прежде всего речь идет о продуктах питания, произведенных в самих домашних хозяйствах»[10].
Эмпирически фиксируемый рост натурального производства-потребления стал распространенной банальностью, с которым никто не спорит, принимая во внимание очевидные масштабы роста приусадебных земельных участков, загородных садов и огородов. Но как объяснить данные Госкомстата по таким основным показателям социально-экономического развития страны как, например, удельный вес жилищного фонда в частной собственности граждан и наличие легковых автомобилей на 1000 человек населения?[11] Оба показателя демонстрируют устойчивый рост, на который не повлиял даже финансовый кризис 1998 года! Или взять, например, официальную статистику наличия предметов длительного пользования по 10-процентным группам населения, которая «упрямо» показывает относительно равномерную, т.е. независимо от «располагаемых ресурсов», обеспеченность населения по таким товарным позициям как телевизоры, магнитофоны, плееры, холодильники, морозильники, стиральные и швейные машины[12].
По экспертным оценкам[13] социальные трансферты в натуральной форме (бесплатные услуги образования, здравоохранения, культуры) на 21-25% повышают конечное потребление российских домохозяйств. «Очевидно, что фактическое конечное потребление домашних хозяйств всегда выше их расходов на конечное потребление»[14]. Где же бедность? Вернёмся к методологии её формирования. Вспомним, что в экономике бедность и богатство измеряется потреблением, причём не натуральным, а рыночным потреблением, то есть потреблением в монетарной форме.
В нерыночной (социалистической) экономике с бедностью всё гораздо «проще», т.к. её достаточно измерить абсолютным дефицитом потребления в терминах достатка/недостатка (если ты не голоден, обут, одет, есть крыша над головой, то и не беден), поскольку за концептуальным отсутствием понятия «качества жизни» как такового в «натуральных» или закрытых нерыночных (некапиталистических) экономиках превалируют количественные показатели уровня жизни («столько-то еды, питья, одежды, комнат, килограммы, метры, литры…»). Не удивительно, что в таких замкнутых системах относительно легко покончить с бедностью, путём нивелирования качества (под качеством имеем в виду, исключительно, товарное разнообразие, а не качество самих товаров) потребления, хотя достичь социально приемлемый уровень жизни «без бедности», выраженной в количественных показателях скромного достатка, под силу только тоталитарным или авторитарным режимам путём административного нормирования достатка, консолидации общества вокруг ценностей такого весьма скромного, как мы понимаем, достатка и путём запрещения или исключения возможности сравнивать нормированный (скромный!) достаток с обществом потребления – с рыночной (капиталистической) экономикой. Для этого в нерыночных (некапиталистических, социалистических) экономиках власть вводит потребительское нормирование (требования «рационального» потребления, рационы питания, нормы износа и т.п.), в вслед за этим – нормирование труда и производства: трудовые регламенты, централизованное, административное распределение ресурсов, тотальный контроль свободного и рабочего времени и прочие нормативы. Но как только берутся во внимание доминанты качества потребления (изобилие товарного рынка, «сто сортов колбасы и сыра» и т.п.), а качество сугубо относительная категория, как только потребление сравнивается по качеству и разнообразию потребительских факторов да ещё на товарно-денежной, монетарной основе, бедность и богатство переносятся в плоскость относительных сравнений. В рыночной экономике, в товарно-денежных отношениях бедность измеряется относительным потреблением разных качеств, то есть потребительской позицией на товарно-денежном рынке: «вы есть то, сколько вы стоите». Денежный ценник является мерилом качества товара, соответственно, ценно лишь то, что является товаром, т.е. то, что продаётся и покупается, неважно материальные это ценности или нет.
По этой аналогии, если принять во внимание абсолютное потребление российских домохозяйств, учитывая натуральное производство-потребление внутри самих домохозяйств, и соотнести объём такого потребления в денежном выражении рыночных альтернатив, то картина с бедностью будет совершенно иной. Российские семьи не бедны «сами по себе», если учесть абсолютные объёмы потребления в натуральном выражении. Российские семьи бедны «через рынок», т.е. относительно объёмов товарно-денежного потребления. Они бедны относительно их низкого вклада в производство ВВП и ВНП страны, поскольку эти основные макроэкономические агрегаты, характеризующие богатство национальной экономики, измеряются в рыночных ценах, то есть деньгами.
По сути, масштабы бедности и богатства страны (читай: бедности и богатства населения) – это вопрос степени вовлечения домохозяйств в рыночные, товарно-денежные отношения, их участия в рыночном производстве/потреблении, в производстве ВВП страны и вклада в экономический рост, измеряемый по международной (западной) методологии, т.е. в ценах товарного, капиталистического рынка. Российское население «вдруг» стало (именно стало!) бедным не абсолютно, (что уже логично, т.к. и бедность и богатство — сугубо относительные категории[15]), а относительно внешнего, капиталистического мира, точнее – относительно товарного разнообразия общества потребления, где активное потребительское поведение возведено в культ. Проще говоря, российские семьи «вдруг» стали бедными через призму товарных полок, наполнившихся главным образом (увы!) импортным ширпотребом. И «беднеют» с каждым разом по мере проникновения товарно-денежных отношений в новые сферы экономической жизни страны и степени своего «неучастия» (аутсайдерства), степени автономности в этом процессе товаризации и коммерциализации (консьюмеризации) экономики потребления во всех сферах – промышленное производство, жилищно-коммунальный комплекс, сельское хозяйство, торговля, финансы, бытовые услуги, образование, здравоохранение и т.д.
Напомним, что и официальный критерий бедности в России смещён в сторону рыночного, товарно-денежного потребления благ и услуг. Сюда следует отнести тот факт, что сама «черта бедности» – абсолютный показатель потребления, разделяющий бедных и небедных – выражен в рыночных ценах, которые Госкомстат фиксирует в торговых точках страны (напомним, величина прожиточного минимума является денежным выражением минимальной потребительской корзины). Принимая во внимание, что заметную часть этой самой корзины «бедное» население производит само (натуральным способом, в зависимости от производственных возможностей и других экономических характеристик каждого конкретного домохозяйства), а также получает в виде потребления субсидируемых и льготных услуг, государство вводит дополнительные критерии нуждаемости для «корректировки» бедности на уровне социальной защиты населения.
Но суть бедности от этого не меняется, поскольку, как уже было указано, натуральное потребление, нерыночное потребление и «нецивилизованно» рыночное, т.е. теневое производство/потребление является вынужденной автономией от участия в процессе того воспроизводства, в котором измеряется благосостояние нации и экономический рост, а следовательно является прямым свидетельством бедности страны относительно благополучия развитых (в принятых международным сообществом показателях экономического развития) стран. Неслучайно, что в новой Программе Правительства РФ именно относительно низкий, «в сравнении с показателями не только ведущих, но и многих развивающихся стран»[16], ВВП на душу населения (около 7,8 тыс. долларов США по паритету покупательной способности и менее 2,5 тыс. долларов по текущему обменному курсу) обусловливает низкое качество жизни и высокий уровень бедности.
В предыдущей главе уже отмечалось, что Правительство РФ озабочено неустойчивостью факторов непродолжительного экономического подъема 1999-2001 гг. – резервы загрузки простаивавших мощностей исчерпаны, активность топливно-энергетического сектора является производной от неподвластной государству мировой конъюнктуры рынка сырьевых ресурсов, другие факторы роста в стране так и не созданы. Что это за «другие факторы», где резервы роста и почему они не работают станет ясно, если обратить внимание на сектор домашних хозяйств в сопоставлении его потенциала с корпоративным сектором крупной и средней промышленности и с влиянием, оказываемом на социальную инфраструктуру.
Нынешняя экономика страны – это высококонцентрированная и от того низкоконкурентная, громоздкая экономика естественных монополий. На долю отраслей ТЭК приходится около 30% объема промышленного производства России, 32% доходов консолидированного и 54% федерального бюджета, 54% экспорта, около 45% валютных поступлений страны. «По многим отраслям США и Россия имеют почти одинаковые коэффициенты концентрации, но количество предприятий этих отраслей в США во много раз больше. То есть доля рынка крупнейших предприятий России примерно такая же, что и у гигантских корпораций США, но остальной объём продукции в России производит относительно небольшой объём средних предприятий, а в США – бесчисленное множество мелких и очень мелких компаний»[17].
Таким образом, первое, что бросается в глаза, это крайняя неразвитость сектора «малых и очень малых» предприятий, который фактически уступил «потенциальных работников неформальному и полуформальному сектору»[18]. Чтобы оценить значение этого факта для понимания природы бедности необходимо рассмотреть роль других, помимо заработной платы, источников дохода населения в детерминации бедности. «Второй по размеру его вклада в общие масштабы бедности фактор связан с ограниченными возможностями получения доходов за счёт предпринимательской деятельности и прочих источников. В 1994-1997 годах этот фактор определял от 26% до 36% общей бедности и, после снижения его вклада в бедность в 1996-1997 годах, в 1998-1999 годах его вклад быстро рос, замещая вклады других источников. Взятые вместе, факторы недостатка за счёт оплаты труда и предпринимательства детерминировали в 1999 году 83,4% общих масштабов бедности в России. Таим образом, проблема бедности в России – это отнюдь не проблема недостаточного объёма или недостаточной адресности социальных трансфертов. Главным образом, это проблема низких доходов за счёт оплаты труда и ограниченных возможностей проявления экономической активности в форме предпринимательства. В результате кризиса 1998 года бедность, обусловленная недостатком социальных трансфертов, выросла весьма значительно, но рост бедности за счёт роста дефицита доходов в форме оплаты труда и доходов от предпринимательской деятельности был настолько сильным, что вклады этих факторов в общую бедность вытеснили значительную часть вклада недостатка социальных трансфертов»[19]
Как связаны между собой бедность, рост валового внутреннего продукта, производство услуг, малое предпринимательство и совокупный платёжеспособный спрос? Непосредственно! И связующим элементом выступает здесь как раз с сектор домохозяйств как первичный источник всех перечисленных факторов.
«В качестве обобщающих макроэкономических показателей, характеризующих в агрегированном виде стоимостный объём потребленных населением товаров и услуг в СНС, рассматривается показатель конечного потребления домашних хозяйств, являющийся одним из основных компонентов ВВП»[20]. Выше было указано, что в силу объективных экономических причин деловая активность домохозяйств в значительной мере переориентировалась на внутреннее, автономное производство/потребление. Однако, если учесть, что официальная статистика не включает производство услуг внутри домашнего хозяйства для собственного потребления в границы экономического производства, в соответствии с рекомендациями разработчиков СНС, относя их к автономному виду деятельности, не оказывающий «какого-либо значительного влияния на остальную экономику»[21], то результаты такого производства не агрегируются при составлении показателей ВВП и ВНП, а соответственно и не учитываются при оценке экономического развития страны.
Между тем, известно, что «чем выше экономическое развитие страны, тем более развита сфера услуг и члены домохозяйства меньше тратят времени на их производство для себя, но больше денег на их приобретение. При этом, официальная статистика в соответствии с методологией CНC детально учитывает доходы специализированных предприятий по производству услуг в валовом национальном продукте и не включает деятельность членов домохозяйств по производству тех же самых услуг для собственного потребления в общий объём ВВП. В экономически развитых странах, а также в странах с высоким уровнем потребления число предприятий обслуживания чрезвычайно высоко, и занятость в этой сфере является едва ли не самой значительной»[22].
Низкий уровень технологий и низкий уровень потребления – факторы сопутствующие тому, что услуги производятся в основном внутри домохозяйства и труд, затрачиваемый на их производство, не оценивается в денежном эквиваленте, а соответственно не учитывается в ВВП страны. Более того, в число неучтённых следует отнести не только нерыночные услуги, произведенные внутри домохозяйства, но вполне рыночные услуги теневой экономики, за которые население платит реально. В предыдущей главе были приведены размеры неформальных, т.е. теневых платежей населения на примере здравоохранения и образования.
Продолжая анализ, следует добавить, что платёжеспособный спрос населения, который выступает фактором генератора общей деловой активности в рыночной экономике, сокращается как раз на величину того самого автономного производства/потребления домохозяйств.
Изменить экономическое поведение российских домохозяйств, значит решить вопрос платёжеспособного спроса, а следовательно решить проблему «удвоения ВВП»[23] и проблему экономического роста страны в целом. Таким образом, как изменить экономическую мотивацию российских домохозяйств – вот, собственно, вопрос борьбы с бедностью.
Проблема экономического роста страны парадоксальным образом заключается в том, что стимулировать домохозяйства не экономить, а зарабатывать. Население должно не тратить меньше, а зарабатывать больше (и, соответственно, потреблять больше!), вкладывая в экономический рост страны. При этом, интересно, что именно бедные семьи наиболее чувствительны к «эффекту дохода»: «семьи с низким доходом по сравнению с семьями с более высоким доходом в значительной степени сокращают затраты времени на домашнее производство продуктов питания при каждом повышении заработной платы»[24]
Можно абсолютно согласиться с тезисом, что «ситуация с избытком преимущественных позиций в распределении – тупиковая, поскольку такой избыток подавляет продуктивную конкуренцию и не может быть преодолен сам по себе за счёт внутренних социально-экономических сил, без институциональных изменений, которые должно осуществить государство»[25]. Отсюда, проблема сокращения масштабов бедности – это проблема создания институциональных условий для направления деловой активности населения в «открытую» экономику – туда, где «создается ВВП» и для активизации деловой активности тех, кто мало зарабатывает, но готов вкладывать (т.е. реализовать свой экономический потенциал) больше. Какие институциональные условия необходимы, чтобы переориентировать автономное производство «для себя» на рыночное производство «для других»? Потенциал экономического роста, потенциал прироста ВВП – это, по сути, потенциал «малоимущего» относительно товарно-денежного рынка российского населения.
Если рассуждать в парадигме либеральной, то есть капиталистической экономики, то, во-первых, необходимы институты легализации de jure того, что повсеместно уже происходит de facto: узаконить платность «бесплатного», тогда проблема «бедности бюджетников» во многом решится без «героических» усилий органов, распределяющих бюджет. Действуя в этой парадигме достаточно монетизировать производство/потребление бюджетных услуг (здравоохранение, образование, культуру, науку и т.п.), то есть сделать их товаром. Если так, то нужно хотя бы не мешать людям зарабатывать и на это, по сути, направлен комплекс правительственных мер по либерализации, «дебюрократизации» экономики и упрощении «входа на рынок» субъектам малого предпринимательства. Подобные меры в значительной мере позволят вернуть «смещение рынка» в официальный, цивилизованный сектор. Например, по данным специальных исследований[26], подавляющее большинство опрошенных медицинских работников поддерживает или при определенных условиях готовы поддержать идею легализации платежей населения за медицинскую помощь, предоставляемую в общественной системе здравоохранения.
Этому способствуют и доктрины так называемого «постиндустриального общества» или «цифровой экономики». «Сравнительные преимущества стран всё меньше и меньше определяются богатством природных ресурсов или дешёвой рабочей силой и всё больше – техническими инновациями и конкурентным применением знаний или тем и другим в сочетании».[27] Экономический рост сегодня является в такой же мере процессом накопления знаний, как и процессом накопления капитала, а высшее образование – общепризнанный фактор производительности национальной экономики, что во многом определяет уровень жизни в стране и её способности противостоять бедности.
В России среди тех, кто получает высшее образование, более 80% считают его ресурсом повышения социального положения[28].. Более того, согласно исследованиям, «вряд ли можно говорить о наличии порога доступности высшего образования, определяемого уровнем дохода, так как более 30% представителей низкодоходных групп получают высшее образование»[29]. Население готово платить, «растущая платность высшего образования не воспринимается населением как нечто ненормальное и противоречащее должному порядку вещей»[30]. В экономической литературе можно найти массу подтверждений прямой функциональной связи между уровнем заработной платы и знаниями, нет необходимости на этом специально останавливаться. Вот ли простейший и характерный из примеров: в США было установлено, что заработная плата работников, использовавших компьютеры, в 1989 г. была на 10-15% выше той, которую они получали бы, не используя компьютеры[31].
Завершая анализ эффекта дохода вспомним, что на основе анализа роли каждого источника доходов населения в общем дефиците ресурсов было отмечено, что «проблема бедности отнюдь не проблема недостаточного объёма или недостаточной адресности социальных трансфертов»[32]. Как проявляет себя этот феномен в социальной защите? Работники, «впервые претендующие на получение пособия для малоимущих, сталкиваются с двойным антимотивационным эффектом. Трудоспособные бенефициарии получают доход, становящийся источником эффекта дохода, побуждающего их сокращать предложение труда. Очевидно, что чем выше уровень пособий, тем сильнее эффект дохода»[33]. Для этих рабочих снижается эффективный уровень заработной платы, который в этом случае снижается до нуля. Снижение уровня эффективной заработной платы порождает эффект замещения, который также ведет к снижению предложения труда. Таким образом, государственные программы социальных пособий, связанные с уровнем дохода трудоспособных членов малоимущих домохозяйств ведут к снижению их мотивационного импульса: выплачивая это пособие, государство фактически оплачивает досуг.
Таким образом, если поднять социальные пособия до уровня хотя бы близкому к величине прожиточного минимума, уровень мотивации к труду у получателя такого пособия будет значительно ниже, чем у того, кто такого пособия лишен. Пособия одновременно увеличивают объём дохода и снижают цену досуга (уровень эффективной заработной платы), что приводит к увеличению потребности в объёме досуга и к снижению предложения руда. При реформировании системы социальной защиты населения и разработке программ адресной социальной помощи малоимущим этот фактор необходимо учитывать особенным образом. Вспомним также, что в ситуации с российской действительностью именно бедные семьи наиболее чувствительны к «эффекту дохода»: «семьи с низким доходом по сравнению с семьями с более высоким доходом в значительной степени сокращают затраты времени на домашнее производство продуктов питания при каждом повышении заработной платы»[34] Очевидно, что этот эффект необходимо использовать при формировании активных мер социальной политики и создании новых институтов социальной защиты населения, способных эффективно противостоять бедности.
Принимая во внимание структуру спроса населения (рыночного, товарно-денежного потребления российских домохозяйств) зададимся также вопросом: какой смысл повышать доходы населения, если они уйдут на потребление импорта, поскольку именно более привлекательные по соотношению цены/качество импортные товары преобладают сейчас на потребительских рынках в условиях либерализации внешней торговли? Поскольку государственные социальные программы повышения доходов населения финансируются главным образом из федерального бюджета, то механизмы политики доходов должны быть такими, чтобы избежать обслуживание торговых операций по импорту и тем самым стимулирование зарубежных товаропроизводителей за счет российских налогоплательщиков в ущерб отечественной экономике. Этот вопрос также следует рассмотреть при формировании институциональных механизмов борьбы с бедностью, речь о которых пойдет в следующих главах этой работы.
[1] Программа утверждена распоряжением Правительства Российской Федерации от 15 августа 2003 г. №1163-р
[2] там же
[3] Программа социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003-2005 годы)
[4] Обзор занятости в России. Выпуск 1 (1991-2000 гг.). – М., 2002. С. 260
[5] Обзор занятости в России, с. 261
[6] Финансовая стабилизация в России. Под общ. ред. А.Н. Илларионова, Дж. Сакса. – М., 1995, с. 108
[7] Обзор занятости в России, с. 260
[8] Суринов А.Е. Доходы населения. Опыт количественных измерений. – М. 2000. С. 160.
[9] Здесь производство и потребление благ и услуг часто будет отмечаться через дефис или косую черту, подчеркивая экономическое единство этого процесса жизнедеятельности домохозяйств.
[10] Обзор занятости в России, с. 260
[11] Основные показатели социально-экономического развития Российской Федерации // Социальное положение и уровень жизни населения России. 2002: Стат. сб. / Госкомстат России. – М., 2002. – С. 26
[12] Расходы и потребление домашних хозяйств // Социальное положение и уровень жизни населения России. 2002: Стат. сб. / Госкомстат России. – М., 2002. – С. 236
[13] Нестеров Л. Домашнее хозяйство и накопление потребительского богатства // Вопросы статистики. – 1998. — №1. – 13-20 с.
[14] Суринов А.Е. Доходы населения. Опыт количественных измерений. – М. 2000. С. 77.
[15] тем, кто в ладах с логикой объяснять этого не надо.
[16] Программа социально-экономического развития Российской Федерации на среднесрочную перспективу (2003-2005 годы)
[17] Российская Федерация 1995: Экономический обзор ОЭСР. Париж: ОЭСР, 1995. С.106.
[18] Обзор занятости в России, с.63
[19] Шевяков, Кирута, с. 157-158
[20] Суринов А.Е. Доходы населения. Опыт количественных измерений. – М. 2000. С. 192
[21] Система национальных счетов – 1993 год. ООН, 1998. С.725
[22] Суринов А.Е. Доходы населения. Опыт количественных измерений, с.158
[23] Известный лозунг В.В. Путина в начале 2000-х гг.
[24] там же, с. 168
[25] Шевяков А.Ю., Кирута А.Я. Измерение экономического неравенства – М., 2002. С. 96
[26] Неформальные платежи за медицинскую помощь в России. – М. 2003. С. 147
[27] Формирование общества, основанного на знаниях. Новые задачи высшей школы. – М., 2003. С. 8
[28] Проблемы доступности высшего образования. – М., 2003. С 99
[29] там же, с. 95
[30] там же, с. 83
[31] см. Krueger, How Computers Have Changed the Wage Structure
[32] Шевяков А.Ю., Кирута А.Я. Измерение экономического неравенства – М., 2002. С. 157-158
[33] Эмпирические исследования помощи малоимущим и мотивации к труду. // Эренберг Р. Дж., Смит Р.С. Современная экономика труда. Теория и государственная политика. – М., 1996, с. 237
[34] там же, с. 168
© 1998-2003 гг. Марат Байгереев. Фрагмент диссертации.